В романе "Теперь ему не уйти" норвежского писателя Юхана Боргена сказано:

" – Закон? – переспросил я с любопытством.– О каком законе ты говоришь, Лео?

– Это закон служения. Кто хочет жить долго, должен служить…"

Я должен был все время делать новое дело – иначе движение невозможно. Тут не смиренное служение, а взламывание всех прежних отношений едва ли не во всем, в противном случае в тебе погибнет атлет.

И быть другим я просто не мог. Я ни в чем не сочинял себя. Я жил, другой жизнью не мог жить, это было бы противоестественно. Я согласен: это принято называть непрактичностью, неуживчивостью, заносчивостью… Пусть.

Но я и шага не ступил бы вперед, будь я другим.

Смирение, служение – это для проторенных путей, это ради желудка, это испытанная чиновничья лямка.

Не иметь ничего своего.

Нет, этот хлеб я не могу жевать.

Я верил, исповедовал: каждый человек-это значимость. Ценность и достоинство не зависят от впаенности твоего имени в газетные строки. Я всю жизнь прикладывался к живительности слов Уитмена: "Каждый из нас безграничен".

Нет, я не тренировался, я не выигрывал чемпионаты – я пробовал жизнь: это фальшивое или не фальшивое?

Глава 203.

Мне всегда казались болезнью, ложью, малодушием знания без практического приложения. Впервые я остро это осознал, набредя, нет, не набредя, а обрезавшись словами Гете: "Впрочем, мне ненавистно все, что увеличивает мои познания, не призывая меня вместе с тем к деятельности, не переходя непосредственно в жизнь". Разве не ложь – знать, узнавать, познавать и существовать вне этого знания и опыта? Накопление знаний, культуры всегда представлялось мне материалом, инструментом для организации жизни на более достойных началах.

Глава 204.

Наше поколение пришло в сборную, когда тренировались примерно так. Тренер спрашивал спортсмена:

"В прошлый раз толкали?.. Тогда сегодня – жим и рывок, потом поделаешь тягу. Устал от тяг?.. Давай тогда жим широким хватом.." Никакого учета объема работы, никакого анализа и попыток математически определить выход и направление работы. А уж о расчетах тренировок, тем более на месяц и год, и в помине речи не было. Тут многое помог осознать Матвеев.

Опыт, ошибки, срывы… Все было не напрасно. И ошибки – я тоже превращал их в силу. Туже, туже затягивался узел умения, мастерства. Я работал над силой по заданному рисунку. Конечно, я осознавал ничтожность и примитивность добытого, но на том месте, которое занимало понимание силы наших дней, это было уже знание.

И я действительно начинал понимать душу силы, справедливость силы – быть сильным духом. Это от природы тех, кто ищет свои шаги, кто неподкупен, кто видит в жизни не случайность, не прихоти случайностей, капризы судьбы, а железной волей выковывает свою судьбу. Тот самый сильный, кто ни на кого не полагается. Я и не заметил, как утратил высокомерие первых лет выступлений, когда стыдился быть атлетом.

Я уже с гордостью нес умение подчинять силу. Нет, одной страстной любви к спорту и силе недостаточно. Без такой же огненной веры в себя никому и никогда не стать атлетом в высшем значении этого слова.

Стать одним из тех, кто, не дрогнув, пробует прочность жизни на излом, чтобы верить в себя и людей, чтобы никогда никого не предавать…

Увы! Ты истощишь свой дух над письменами,

Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось…

Нет, огненной верой, от которой тесно жизни, сплавить страсть и дело, слова и действие…

И для меня всегда священ тот,

Кто – бог или герой – взойдет

На дальнем горизонте поколений;

Кто, словно радуги чудесный свод,

Поднимется среди владений

Вражды, страданий и лишений..

Хоть мудрецы еще под мертвый шум цитат

Истолковать хотят

Отжившей догмы лепет…

Верхарн. "Деяние"

И во веки веков: пока жив человек – ничто для него не поздно…

Глава 205.

В декабре, на прикидках, я вплотную подступил к мировому рекорду в рывке. Я был неустойчив, зыбок в конструкциях нового стиля, работал коряво, но даже при несовершенствах владения новым стилем сказались все выгоды. Теперь о результате 180 кг в рывке мы с тренером заговорили открыто, не стесняясь свидетелей.

Всего два месяца понадобилось для освоения нового стиля – это достижение из высших.

Я энергично разрабатывал связки. Это упражнение требует змеиной гибкости и совершенной точности. Я одомашнивал это упражнение. Почти каждую тренировку сводил к зубрежке частей упражнения. Любые технические достижения тогда есть оружие, когда они в бессознательности выполнения, когда думаешь не о том, как их сложить, а о силе, которую надо вызвать. Не просто яростно взметнуть тяжесть, а, чередуя напряжения, превратить ее в послушность мышц. Не может быть победы на мышцах, скованных напряжением. Есть сознательность включения и выключения мышц, сознательность определенных усилий, искусство слышать все мышцы, искусство перебирать мышцы, настраивать нужные.

Глава 206.

Наступало время жатвы силы.

Все заветное, все невозможное, что казалось вымыслом, несбыточным, опыт и труд превращали в реальность.

Я выходил к черте шестисот килограммов. Оставалось прибавить к лучшим результатам в каждом из упражнений троеборья по пять килограммов – и я ложился на заколдованную черту силы. И за какое время совершен этот проброс – каких-то три-четыре года! А ведь только от 400 до 500 кг в сумме троеборья атлеты шли без малого почти четверть века. И все усилия раскладывались на поколения. Выбывал один – начинал приручать "железо" другой…

Мангер, Дэвис, Шемански, Хэпбёрн, Эндерсон…

Я всегда был осторожен с прогнозами. Знал: сила каверзна. Падение может ждать тебя и на последнем шаге. Но тогда, с Хайнцем Шеве, я впервые открыто заговорил о шестистах килограммах. После того как освоил новый стиль рывка и на тренировках начал выкатывать наверх, и без натуги, веса, близкие к мировому рекорду, я утратил прежнюю скупость на слово. Теперь она даже мешала, лучше даже подстегивать себя словом. Главное препятствие преодолено. Ведь в рывке сосредоточивалась прежде невосполнимая потеря килограммов. За результатами вспомогательных упражнений я уже видел цифры, из которых складывалась рекордная сумма. Я выходил из нее – уже ничто не могло удержать меня.

Поэтому я и сказал Шеве: шестьсот – они скоро будут моими.

Да, шестьсот!

Мне по душе два откровения Эразма Роттердамского: "Другим, чем какой я есть, быть не могу", "Люди, поверьте мне, не рождаются, а формируются".

И еще я помнил запись в дневнике 17-18 ноября 1853 года Л. Н. Толстого: "Ничто столько не препятствует истинному счастью… как привычка ждать чего-то от будущего".

Волей подчинять обстоятельства и судьбу!