Книга издана до революции. Я читаю ее, засунув в толстенный том Горького (тогда почему-то классиков печатали в одном здоровенном томе, при падении его во время уроков с парты все вздрагивали). Надо сказать, нашим офицерам-воспитателям вменялось в обязанность проверять, какие книги мы читаем. А я держал в руках книгу Георга Гаккеншмидта "Путь к силе и здоровью". Каковское название! Что мне еще нужно, как не этот путь к силе?!

Я с детских лет неравнодушен к силе и сильным. А тут Георг Гаккеншмидт – Русский Лев!

Под клятвенным секретом Толя нашептал, будто Гаккеншмидт околачивается за границей. Но до чего же интересна книга! Начинаю понимать, как, в сущности, мало и много нужно для того чтобы стать сильным. И самое первое условие – режим: не пить, не курить, закаляться обливаниями. Потом непрерывность занятий. Ни в коем случае не пропускать тренировки. Силу вынашивают постепенность в прибавлении нагрузок и непрерывность нагрузок.

Подумать только, я могу обойтись даже сорока минутами тренировки в день или через день – их достаточно для воспитания силы. Я запоминаю упражнения. Запоминаю тут же повторением движений. Без гантелей, конечно. Откуда быть гантелям? Гантели – роскошь, не смею и мечтать…

Узнаю о некоем докторе Краевском. Ему автор "обязан всем, чего добился…". Я уже тогда упражнялся на брусьях, перекладине, или, как мы выражались, "качал мышцы". Преподаватели физкультуры выколачивали из нас неловкость, слабость, и небезуспешно. Меня соблазняли сила и совершенство форм.

Но быть сильным – достижимо ли, не удел ли избранных, не жалок ли я? Гаккеншмидт властно заявил: нет, не жалок, сила награждает любого, кто предан ей!

Я искал силу в кустарных упражнениях, а эта книга столько рассказала о силе, о порядке упражнений, перечне упражнений! И все же главное не в этом, каждое слово ее – от любви к силе, но от любви одухотворенной, освященной поклонением прекрасному. Книга убеждала: прекрасное – в человеке, гармония невозможна без физического и духовного совершенства.

Итак, поиск силы! Болтаясь между спинками коек в спальне – они заменяли брусья,– я не помышлял о золотых медалях чемпионатов мира. Мечтал отжаться на перекладине вместо двенадцати раз – двадцать. Потом отжимался до тридцати, а на брусьях без маха ногами, строго из вертикального положения – сорок три раза. Сорок три – это предел. А думал отжаться сорок пять раз. И на кону была бутылка портвейна – я уже учился на первом курсе академии,– недотянул двух раз. Проспорил.

С тринадцати лет тренировался два-три раза в неделю, а с пятнадцати – каждый день, точнее – утро. У нас не было гантелей, штанги, которые так горячо рекомендовал Гакк, но я мог отжиматься на полу, между спинок сдвинутых коек, на наклонной лестнице. Позже в ротных помещениях появились брусья и гири, но время для тренировок в распорядке дня выкроить сложно. Все в училище исполнялось под команду, и каждая минута – под командирским оком.

Тогда я стал подниматься за полчаса до подъема. Эти сладчайшие полчаса!

Буквально выдирал себя из постели, но я хотел быть сильным.

В эти полчаса отпадала необходимость торчать в очереди к умывальнику, за сапожной щеткой, гербовкой для чистки пуговиц. Я управлялся с делами к общему подъему и в сапогах и шинели рысил вместе со всеми по сонной запустелости города. Ничто, казалось, в целом свете не могло отменить утреннюю процедуру: бег в строю, а летом еще и вольные упражнения на площади, но опять-таки в строю. Зато полчаса, отведенные после такой зарядки на туалет и приборку, были свободными для меня. Я вбивал в эти полчаса солидное число упражнений, иногда даже на завтраке пропадал аппетит, что со мной в молодости случалось лишь в чрезвычайных обстоятельствах.

Попутно выучивал каждое утро полтора десятка новых французских слов – это я тоже ввел в закон.

Я был не одинок, и в эти полчаса тренировались и другие, правда, не столь последовательно и постоянно. Но находились и такие, кого только чрезвычайные обстоятельства могли оторвать от упражнений.

Именно эти занятия явились фундаментом для тех тренировок со штангой, которые за какие-то три года как бы шутя подвели меня к первым всесоюзным рекордам. В шестнадцать лет я признавал лишь девиз Лессинга, повторенный потом Чернышевским: "Человек рожден для действия, а не умствований". Что жизнь без движения? Не воля собственного движения, а бездумное кочевание по дням и годам жизни. Нет, сам выкрою свою судьбу.

Я прятал дневник в недра парты, но кто-то после каждой моей записи начал оставлять глумливые приписки. Ума не приложу, когда он исхитрялся! Мы жили уставом, все вместе с утра до ночи. И почерк – я знал почерк каждого. Ведь мы учились вместе с четвертого класса! А эти приписочки были выведены печатными буквами. К тому времени я уже был достаточно осведомлен в приключенческой литературе. Решил вести записи… лимонным соком! Но поди купи лимон в Саратове в те годы… Лимон я все же купил. Его хватило на несколько страниц. Нужда же проглаживать страницы горячим утюгом отпадала. Сок сам отчетливо желтился на страницах. И я перешел на записи… молоком. Но не тут-то было. Если молоко подразбавлено, писать им совершенно бесполезно, а другое в училище не водилось. И я перенес самые важные записи в блокнотик. С ним я уже не расставался.

Нет, книга Гакка не была лишь голым спортивным учебником. В ней звучали слова о высоком назначении силы как о прекрасном, присущем жизни вообще. А эта жизнь ждала нас за стенами училища. Я верил…

Глава 80.

Снова воспроизвожу в памяти выступление. Здесь, на турнире в Лондоне, я действительно оказался в незавидном положении. Рекорд требует отрешенности от всех иных чувств и мыслей, кроме тех, что управляют мышцами. Должен быть поглощен собой до невосприимчивости окружающего. Как бы проваливаешься в мир грядущего усилия, становишься существом этого усилия…

Юный, могучий Гакк! Пристально смотрю на фотографию. Я научен читать мышцы. Угадываю, какие упражнения формируют те или иные группы мышц. Огромное дарование и работа в этих мышцах!

И вот новое свидание с Гакком (я забыл: так называли современники Гаккеншмидта), теперь уже в Москве. Неспроста мой училищный товарищ берег ту книжицу. Даже в Библиотеке имени Ленина она из разряда редких.

Сверху на розовой обложке поясной портрет обнаженного Гакка. Под портретом надпись: "Георг Гаккеншмидт". (Путь к силе и здоровью. Под ред. Морро-Дмитриева. Вместо предисловия "Воспоминания о Гаккеншмидте" профессора атлетики И. В. Лебедева. Москва, 1911, изд. братьев Поповых.)

"Мои личные воспоминания относятся к 1897 году.-

Это из предисловия И. В. Лебедева.– Раньше в кружке покойного доктора Краевского члены кружка, бывшие в курсе всего русского тяжелоатлетического спорта, знали о Гаккеншмидте понаслышке как о первоклассном атлете, выкручивающем одной рукой 6 пудов (98,28 кг.– Ю. В.}, что для того времени было большой редкостью.

В Петербург его привез богатый прибалтийский помещик барон Икскуль, который и ввел его в кружок Краевского. Гаккеншмидт был тогда скромным молодым человеком, одетым, как сейчас помню, в серый поношенный пиджак. Когда он разделся перед упражнениями, то мы увидели прекрасно выработанную мускулатуру. В первый день Гаккеншмидт выкрутил одной (правой) рукой 6 с половиной пудов (106,47 кг.-Ю. В.}, побив всероссийский рекорд. На следующий день он выкрутил 7 пудов 2 фунта (115,48 кг.-Ю. В.) и 7 пудов 5 фунтов (116,71 кг.-Ю. В.), побив считавшийся тогда мировым рекорд Сандова. В молодом рекордсмене принял горячее участие покойный "отец русской атлетики" В. Ф. Краевский, который начал его тренировать по своей системе…

К Краевскому в его заботах о Гаккеншмидте присоединился сначала князь П. Д. Львов, а впоследствии граф Г. И. Рибопьер. Благодаря поддержке этих лиц и началась карьера Гаккеншмидта, который из маленького профессионального атлета Ленца (его псевдоним) сделался всемирной известностью на атлетическом горизонте…"